В кругосветку: Иркутск и Байкал
Владимир Лебедев работал в IT и хорошо зарабатывал. Но оставил офис, комфортную Москву и улетел в кругосветное путешествие, чтобы увидеть жизнь. Не рафинированную, а настоящую. И написать об этом книгу. Публикуем на Gypsylands несколько репортажей из его путешествий, которые станут главами будущей книги.
Еще в Москве, когда салон самолета заполнялся людьми под радостный лязг стекла из duty free, у меня возникло подозрение, что если и взлетим, то с большим трудом: четверть рейса — компания из совершенно необъятных размеров ребят, решивших выгулять свои пивные животы на берегах Байкала.
Подозрение пропало, когда в салоне появилась женщина, от одного вида которой «боварцы» лихо втянули животы и подперли грудью подбородки. Такая женщина, чья сексуальность, как баллистическая ракета, работает внезапно и на опережение. И мне, и самолету стало как-то сразу легче. В общем над ночной Москвой мы вспорхнули почти что бабочкой, которую вело, конечно, и кренило. Но это, несомненно, лучше, чем полыхать на взлетной полосе.
Пилот объявляет о скорой посадке, отточенная фраза вылетает из динамика. Возня, пассажиры хрустят костями, начинает плакать ребенок, потом второй. Фюзеляж на посадке отчаянно трясет, кажется, больше из-за рыдающих детей, нежели из-за столкновения шасси с асфальтом. Подогнали трап. Почти торжественно. Ноги затекли, и утренний, хоть и пасмурный, свет режет глаза. Над взлетными полосами стоит дымка, моросит дождь, валит синий пар из-под каких-то заржавевших панелей здания аэропорта.
— Вот же, мать его, — говорит кто-то с трапа.
— А ну тише, тут дети! — шипит уже не молодая мать с двойней на руках. Двойня до сих пор голосит.
Грозовые облака свинцом лежат над городом. Оттого атмосфера напряженная и тревожная. Коррупция, решил я. И не ошибся. Асфальт украли прямо из центра города, и рейсовый автобус, произведенный еще в далеком СССР, несется по дырявой дороге, стремительно выдавливая грязную воду из луж, чиркает ржавым дном на кочках. Здания уныло смотрят разбитыми фасадами. А я ожидал цветущий край. Этот город полон сюрпризов.
Три дня я проживу у людей, которых вижу впервые. Как и они меня. Здесь будто вспыхнуло то забытое искусство — гостеприимство широкой русской души, размытое прагматичными реалиями мегаполисов. Меня встречает Альберт и его жена Наташа. Альберт — неоднозначный представитель малого бизнеса, делец с крепкой хваткой и хитрым взглядом, рассуждающий о высоких материях. Его жена — йог.
— Город видел? — спрашивает Альберт.
— Не уверен, — говорю я, — из окна рейсового автобуса экскурсия вышла скомканной.
— Поехали.
Центр Иркутска — старые, обветшалые дома, с сохранившимися надписями — «мы в общежитие не поедем!». Судя по тому, что многие из домов частично сгорели, люди, писавшие это, уже никуда не поедут. Зато скоро прибудет техника, артель в желтых касках и начнут рыть котлованы, возводить торговые центры и асфальтировать парковки.
Хотелось бы написать, что мы летим в дорогом автомобиле вдоль облагороженных улиц, люди улыбаются, фланируя по цветущим аллеям, и солнце освещает фантастическую идиллию на зависть другим цивилизациям. Но во всем была бы только одна правда — автомобиль. Мы действительно едем в дорогом немецком автомобиле. Только весь немецкий автопром, затаив дыхание, со слезами наблюдает за издевательствами над совершенством технического мысли. Должно быть, и в мире автомобилей есть подобие загробной жизни. Или на автобан — бесшумно и гладко скользить по дорожному полотну, либо — прямиком на дороги Рязани и Иркутска.
Левым передним колесом мы валимся в яму. В окно летит вода, из окна — мат.
— Известно как бывает, — говорит Альберт. — Приходит свежий политик к власти с твердым намерением выскребать коррупцию и создать пример для подражания. Но вот на одной чаше весов самоотверженность, а на другой — все примитивные желания. Как в самолете, знаешь, правила — сперва наденьте маску на себя, а потом на своего ребенка. Незыблемое правило сластолюбивого представителя власти: накормлю себя, а потом свой народ. В перспективе. И если границы этой перспективы еще маячат первое время перед глазами, то со временем все как в тумане.
Мне нечего возразить. Я утвердительно (и сочувственно всему русскому народу) киваю; стараюсь не думать, как бы я сам повел себя в подобной ситуации. Позарился бы на бюджет или посвятил себя благим намерениям. Но внутреннее негодование искрит. Возникают мысли изощренной расправы над политиканами. Задаюсь вопросом, cмогут ли они очнуться и сбросить ореол неприкосновенности. Но ответ, к сожалению, очевиден.
Ночь холодная, ветреная. Еще раз вспоминаю прогноз погоды, утверждавший +25. Район, в котором я живу, похож на лабиринт. Этакий вызов, а возможно, протест архитектора логике. Что происходило в его голове, а главное в душе, 30 лет назад, неизвестно. Все до единого дома соединены в одну громадную и нелепую конструкцию, арки между домами, лестницы, холмы, все перемешано.
Выбегаю на пробежку, риск гигантский, но я не из робкого десятка, бегу гордо задрав подбородок. Плутаю по лабиринту, среди темных арок, мокрых лестниц, как призрак пересекаю яркие пятна от фар припаркованных автомобилей, собирая взгляды местных представителей с поднятыми до ушей воротниками.
На другой день мы, наконец, едем на Байкал. Дорога виляет между холмами, взмывает к их вершинам и резко кидается вниз. По сторонам лес; высоченные сосны, заметенные майским снегом, тянутся к солнечным просветами на мутно-голубом небе. Картина пробуждает ощущение прекрасного, хочется обнять сосны и съесть снег и в очередной раз возненавидеть город за бездушные бетонные стены.
Байкал окончательно заставляет трепетать. Природа еще не испорчена ни туризмом, ни глобализацией. Словно сам Антон Палыч, жуя табак и заваривая чай, выходил на крыльцо местного дома с дымящейся кружкой и созерцал отраженные в воде проблески лунного света. И воротившись к письменному столу, принимался воспевать природу, как нечто чистое и совершенное, и на самом деле неподвластное человеку.
У самого залива банкетный зал, выстроенный лет 30 назад. Слегка, конечно, изменившийся за последние десятилетия, он превратился в эклектику с коммунистическим прошлым. Здесь и узорчатые тирольские скатерти, и белые колонны, и деревянный штурвал на стене, роскошные фужеры и гадкий кофе.
Выходим к воде. Падает снег, ветер гонит к берегу маленькие волны, и те перемешивают гальку. Снег тает на поверхности воды. Над головами трещат ветки сосен. Качаются деревья. И Байкал как будто волнуется. И я вместе с ним.
Алексей фотографирует жену на фоне хмурого, покрытого рябью Байкала. Ветер усиливается, издалека надвигаются влажные сумерки. Мы возвращаемся в город.
На третий день переезжаю к другим ребятам.
Район новостроек, как будто даже красив. С чистыми супермаркетами на первых этажах, паковочной разметкой, прудом с утками. Паша — с задранными вверх усами, как у Дали, с манерой кончики этих усов пощипывать, занимается рекламой и работает на себя. Его жена и муза Соня, странным образом совместившая в себе резкий напор и женственность. Кажется, о таких женщинах писал всем известный грек, сидя в своем мраморном дворце.
Делюсь переживаниями про Байкал. Никакого размаха. Ублюдки мыслят в масштабах своего кармана. Есть один бизнесмен. Гремит эксцентричными выходками на всю страну. Вот он однажды взял и выстроил целый отель с инфраструктурой во Франции. Под одобрительные возгласы местных губернаторов, под хлопки бутылок шампанского и упрощенную налоговую схему. Потом он решил сделать то же самое на Камчатке. Приехал прямиком к губернатору и с порогоа заявляет: я, — говорит, — вам край обустрою, туристов нагоню, процветание, известность, овации, любовь на поколения вперед вам и вашим детям. — Ага, губернатор сидит, прищурив глаза, облизывая пухлые губы, тянется ручонками и оттопыривает края карманов пиджака, со словами, «вот сюда сперва положи, потом будешь мой край облагораживать».
— Китайцы выкупают земли вокруг Байкала, строят что-то, — отвечает Паша, — их здесь все больше. Конечно, с таким раскладом мы здесь будем скоро в гостях, но в масштабах природы это не так страшно. Мы, знаешь, сами виноваты. Зашевелимся, когда здесь все вывески будут на китайском.
Дискуссия плавно размывается вечером.
— Я вот что думаю, — соглашаюсь я, — пусть сосут землю, вырубают леса, строят станции, мы смертны, а природа — нет. Масштабы жизни человека несравнимо ничтожны с масштабами природы. Сменятся поколения, бьюсь об заклад, мы поубиваем друг друга раньше, чем экосистема этих мест изменится хотя бы на толику.
Вечер проходит расслабленно. Мы готовили, разъезжали по заведениям, вели беседы, вдаваясь временами в витиеватые философские русла. А ночная жизнь уместилась в одну вечеринку по случаю дня рождения пухлого экспата из нефтяной компании.
Я в общем перестал волноваться за Байкал. И крепко пожав несколько мужских рук и расплывшись в женских объятиях, я сел на поезд до Пекина.
Поезд тронулся, издал победоносный гудок и загремел колесами в сторону Монголии, а я еще несколько часов слышал, как ветер с Байкала хрустит ветками сосен и качает деревья, и Байкал как будто волнуется.
Маршрут «Кругосветки»: Россия (Иркутск, Байкал) — Китай (Пекин, Гонконг) — Индонезия (Бали) — Китай (Гонконг) — США (Аляска) — Канада (Ванкувер, Торонто) — США (Нью-Йорк, Калифорния) — Мексика — Гватемала — Сальвадор — Коста-Рика — Панама — Колумбия — Эквадор — Перу — Чили — Аргентина — Бразилия — Марокко — Алжир — Тунис — Ливия — Египет — Израиль — Турция — Грузия — Абхазия — Россия.